Неточные совпадения
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх
голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них
звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая
голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
В «Медведе» кричали ура, чокались,
звенело стекло бокалов, хлопали пробки, извлекаемые из бутылок, и было похоже, что люди собрались на вокзале провожать кого-то. Самгин вслушался в торопливый шум, быстро снял очки и, протирая стекла, склонил
голову над столом.
Комната наполнилась шумом отодвигаемых стульев, в углу вспыхнул огонек спички, осветив кисть руки с длинными пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел сад и двор, — из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя у стола,
звенела абажуром, зажигая лампу, за столом сидел старик Радеев, барабаня пальцами, покачивая
головой.
Лютов уже хохотал неистово, закрыв глаза, вскинув
голову, содрогаясь; в его выгнутом кадыке точно стекло
звенело.
— Что тебе, леший, не спится? — сказала она и, согнув одно бедро, скользнула проворно мимо его, — бродит по ночам! Ты бы хоть лошадям гривы заплетал, благо нет домового! Срамит меня только перед господами! — ворчала она, несясь, как сильф, мимо его, с тарелками, блюдами, салфетками и хлебами в обеих руках, выше
головы, но так, что ни одна тарелка не
звенела, ни ложка, ни стакан не шевелились у ней.
— Да куда идти-то? — Признаюсь, у меня тоже капельку
звенело в
голове от трех бокалов и двух рюмок хересу.
Я еще раз прошу вспомнить, что у меня несколько
звенело в
голове; если б не это, я бы говорил и поступал иначе. В этой лавке, в задней комнате, действительно можно было есть устрицы, и мы уселись за накрытый скверной, грязной скатертью столик. Ламберт приказал подать шампанского; бокал с холодным золотого цвета вином очутился предо мною и соблазнительно глядел на меня; но мне было досадно.
прозвенело вдруг в его
голове.
Она в бессилии закрыла глаза и вдруг как бы заснула на одну минуту. Колокольчик в самом деле
звенел где-то в отдалении и вдруг перестал
звенеть. Митя склонился
головою к ней на грудь. Он не заметил, как перестал
звенеть колокольчик, но не заметил и того, как вдруг перестали и песни, и на место песен и пьяного гама во всем доме воцарилась как бы внезапно мертвая тишина. Грушенька открыла глаза.
«Что я такое говорю?» — думал я про себя, и мысль, что я безнравственный обманщик, что Гагин знает о нашем свидании, что все искажено, обнаружено, — так и
звенела у меня в
голове.
Ломается воз,
звенит железо, гремят сбрасываемые на землю доски, и закружившаяся
голова недоумевает, куда обратиться.
В
голове партии,
звеня ручными и ножными кандалами, идут каторжане в серых бушлатах с бубновым желтого сукна тузом на спине, в серых суконных бескозырках, из-под которых светится половина обритой
головы.
И движется, ползет, громыхая и
звеня железом, партия иногда в тысячу человек от пересыльной тюрьмы по Садовой, Таганке, Рогожской… В
голове партии погремливают ручными и ножными кандалами, обнажая то и дело наполовину обритые
головы, каторжане. Им приходится на ходу отвоевывать у конвойных подаяние, бросаемое народом.
Незадолго перед этим Коляновской привезли в ящике огромное фортепиано. Человек шесть рабочих снимали его с телеги, и когда снимали, то внутри ящика что-то глухо погромыхивало и
звенело. Одну минуту, когда его поставили на край и взваливали на плечи, случилась какая-то заминка. Тяжесть, нависшая над людьми, дрогнула и, казалось, готова была обрушиться на их
головы… Мгновение… Сильные руки сделали еще поворот, и мертвый груз покорно и пассивно стал подыматься на лестницу…
Теплые прикосновения солнца быстро обмахивались кем-то, и струя ветра,
звеня в уши, охватывая лицо, виски,
голову до самого затылка, тянулась вокруг, как будто стараясь подхватить мальчика, увлечь его куда-то в пространство, которого он не мог видеть, унося сознание, навевая забывчивую истому.
Около него лошади,
звеня стальными наборами уздечек, тянули
головы за плетень, к высокому бурьяну огорода…
Сыгранный ею самою вальс
звенел у ней в
голове, волновал ее; где бы она ни находилась, стоило ей только представить себе огни, бальную залу, быстрое круженье под звуки музыки — и душа в ней так и загоралась, глаза странно меркли, улыбка блуждала на губах, что-то грациозно-вакхическое разливалось по всему телу.
Помада дрожал всем телом и не мог удержать прыгающих челюстей; а в
голове у него и стучало, и
звенело, и все сознавалось как-то смутно и неясно.
Тут опять явились для меня новые, невиданные предметы: прежде всего кинулся мне в глаза наряд чувашских женщин: они ходят в белых рубашках, вышитых красной шерстью, носят какие-то черные хвосты, а
головы их и грудь увешаны серебряными, и крупными и самыми мелкими, деньгами: все это
звенит и брякает на них при каждом движении.
— Остановите его, робя, а то он прямо на землю бухнет! — воскликнул
голова, заметив, что плотники, под влиянием впечатления, стояли с растерянными и ротозеющими лицами. Те едва остановили колокол и потом, привязав к нему длинную веревку, стали его осторожно спускать на землю. Колокол еще несколько раз
прозвенел и наконец, издавши какой-то глухой удар, коснулся земли. Многие старухи, старики и даже молодые бросились к нему и стали прикладываться к нему.
Голос Павла звучал твердо, слова
звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его
головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
Мне завязали глаза; Маруся
звенела слабыми переливами своего жалкого смеха и шлепала по каменному полу непроворными ножонками, а я делал вид, что не могу поймать ее, как вдруг наткнулся на чью-то мокрую фигуру и в ту же минуту почувствовал, что кто-то схватил меня за ногу. Сильная рука приподняла меня с полу, и я повис в воздухе вниз
головой. Повязка с глаз моих спала.
На
головах коней качались цветные перья, на хребтах их пестрели звериные кожи или парчовые чепраки и чалдары, усаженные дорогими каменьями, и все шестеро
звенели на ходу множеством серебряных бубенчиков или золотыми прорезными яблоками, подобранными в согласный звон и висевшими по обеим сторонам налобников длинными гроздами.
Окровавленный труп его упал на помост, а отлетевшая
голова подкатилась,
звеня серьгами, под ноги царскому коню, который откачнулся, фыркая и косясь на нее испуганным оком. Басманов последнею наглостью избавился от ожидавших его мучений.
Конь Афанасья Ивановича, золотисто-буланый аргамак, был весь увешан, от
головы до хвоста, гремячими цепями из дутых серебряных бубенчиков. Вместо чепрака или чалдара пардовая кожа покрывала его спину. На вороненом налобнике горели в золотых гнездах крупные яхонты. Сухие черные ноги горского скакуна не были вовсе подкованы, но на каждой из них, под бабкой,
звенело по одному серебряному бубенчику.
В доме у городского
головы пахло недавно натертыми паркетными полами и еще чем-то, еле заметно, приятно-сьестным. Было тихо и скучно. Дети хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, — «она у меня под гувернанткой ходит», говорил отец, — чинно пребывали в своих покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели в сад, мебель стояла удобная, игры разнообразные в горницах и в саду, детские
звенели голоса.
Они обещали ей награды, в руках их
звенели ключи, на
головах развевались венчальные покрывала.
Налитые золотом веки не поднимались; даже мысли в
голове были золотые и шевелились в мозгу золотыми цепочками, кольцами, браслетами и серьгами — все это
звенело и переливалось, как живая чешуя.
Не успел полковник налить первую рюмку, как вошел полковник-жандарм,
звеня шпорами. Седая
голова, черные усы, черные брови, золотое пенсне. Полицмейстер пробормотал какую-то фамилию, а меня представил так — охотник, медвежатник.
Вот это-то именно и мелькало в Париже, когда так страстно
звенела в
голове мысль: домой!
Вот же, хлопче, будто и теперь я эту песню слышу и тех людей вижу: стоит козак с бандурой, пан сидит на ковре,
голову свесил и плачет; дворня кругом столпилась, поталкивают один другого локтями; старый Богдан
головой качает… А лес, как теперь, шумит, и тихо да сумно
звенит бандура, а козак поет, как пани плачет над паном над Иваном...
Опять помычал — и без цели
В пространство дурак побежал.
Вериги уныло
звенели,
И
голые икры блестели,
И посох по снегу черкал.
Шелестят деньги, носясь, как летучие мыши, над
головами людей, и люди жадно простирают к ним руки, брякает золото и серебро,
звенят бутылки, хлопают пробки, кто-то рыдает, и тоскливый женский голос поет...
А Маякин сидел рядом с городским
головой, быстро вертел вилкой в воздухе и все что-то говорил ему, играя морщинами.
Голова, седой и краснорожий человек с короткой шеей, смотрел на него быком с упорным вниманием и порой утвердительно стукал большим пальцем по краю стола. Оживленный говор и смех заглушали бойкую речь крестного, и Фома не мог расслышать ни слова из нее, тем более что в ушах его все время неустанно
звенел тенорок секретаря...
Что-то тут и
звенит, и громыхает, что-то грозит перекувырнуться вверх дном, но что именно — хоть целый день ломай
голову, не отыщешь.
Муха билась о стекло
головой и
звенела, как слабо натянутая струна.
Как-то вечером, уже в первых числах марта, разразилась последняя свирепая метель, и
голый сад загудел напряженно и страстно; казалось, будто весь он поднялся на воздух и летит стремительно,
звеня крылами и тяжело вздыхая обнаженной грудью.
— Прощай, — проворчал он, сняв фуражку,
голову его обильно посолил мелкий дождь. Ехали сосновым лесом, было очень тихо, только хвоя сосен стеклянно
звенела под бисером дождя. На козлах брички подпрыгивал монах, а лошадь была рыжая, с какими-то лысыми ушами.
Прежде охотники привязывали бубенчик к ноге; но этот способ несравненно хуже: бубенчик будет беспрестанно за что-нибудь задевать и как раз сломается; когда же ястреб с перепелкой сядет в траву или в хлеб, то звука никакого не будет; а бубенчик в хвосте, как скоро ястреб начнет щипать птицу, при всяком наклонении
головы и тела станет
звенеть и дает о себе знать охотнику, в чем и заключается вся цель.
Не понимаю я этих похвал, и странно мне видеть радость его, а он — от смеха даже идти не может; остановится,
голову вверх закинет и
звенит, покрикивает прямо в небо, словно у него там добрый друг живёт и он делится с ним радостью своей.
Погасла милая душа его, и сразу стало для меня темно и холодно. Когда его хоронили, хворый я лежал и не мог проводить на погост дорогого человека, а встал на ноги — первым делом пошёл на могилу к нему, сел там — и даже плакать не мог в тоске.
Звенит в памяти голос его, оживают речи, а человека, который бы ласковую руку на
голову мне положил, больше нет на земле. Всё стало чужое, далёкое… Закрыл глаза, сижу. Вдруг — поднимает меня кто-то: взял за руку и поднимает. Гляжу — Титов.
К сожалению, эти задорно-крикливые голоса, которых наглость равняется только их невежеству и бессмыслию, слишком часто и не без эффекта раздаются в нашей литературе, увлекая за собою ватагу праздных
голов, в которых
звенят только слова, за отсутствием мысли.
В темноте мне не видно было выражения его круглого, как блин, лица, но голос хозяина звучал незнакомо. Я сел рядом с ним, очень заинтересованный; опустив
голову, он дробно барабанил пальцами по стакану, стекло тихонько
звенело.
Сделав несколько хороших глотков из темной плоской посудины, Пэд почувствовал себя сидящим в котле или в паровой топке. Песок немилосердно жег тело сквозь кожаные штаны, небо роняло на
голову горячие плиты, каждый удар их
звенел в ушах подобно большому гонгу; невидимые пружины начали развертываться в мозгу, пылавшем от такой выпивки, снопами искр, прыгавших на песке и бирюзе бухты; далекий горизонт моря покачивался, нетрезвый, как Пэд, его судорожные движения казались размахами огромной небесной челюсти.
Я кидаюсь сломя
голову прочь от этого проклятого места, но всю дорогу, до самого дома, в моих ушах
звенит беспощадный несмолкаемый хохот…
Тут мельник вышел уже на самый гребень дороги, откуда начинался пологий спуск к реке. Впереди уже слышно было, — так, чуть-чуть, когда подыхивал ночной ветерок, — как сонная вода
звенит в потоках. А сзади, оглянувшись еще раз, мельник увидел спящее в садах село и под высокими тополями маленькую вдовину хатку… Он остановился и подумал немного, почесываясь в
голове.
Его большая
голова вертелась во все стороны, голос срывался, глаза налились испугом, на щеках блестели капли пота или слез. Трактир был полон, трещали стулья и столы, с улицы теснился в дверь народ, то и дело
звенели жалобно разбитые стекла, и Семянников плачевно кричал тонким голосом...
Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чище, и потом уже тихо, едва
звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу; и невольно мелькнула в
голове мысль: точно ли это старуха?
Назаров погнал лошадь быстрее. В кустах хлопотливо щебетали птицы, по ту сторону реки ярко горел лес, облитый щедрым утренним солнцем,
звенели жаворонки,
голова Николая тяжело покачивалась, и он лениво думал...
А он подозвал полового, заказал ему всё, что было нужно, и перешёл в соседнюю комнату. В ней было три окна, все на улицу; в одном простенке висела картинка, изображавшая охоту на медведя, в другом —
голую женщину. Тихон Павлович посмотрел на них и сел за круглый столик, стоявший перед широким кожаным диваном, над которым опять-таки висела картина, изображавшая не то луга, не то море в тихую погоду. В соседней комнате гудела публика, всё прибывавшая,
звенели стаканы, хлопали пробки.